Тристан открыл глаза. В небе над ним рдели облака, подобно парусам, охваченным огнем. Он не видел солнца, но знал, что оно в который раз ускользает за окоем, – а он был еще жив.
Ладья с неподвижно лежавшим юношей тихо покачивалась на волнах. Там, где кончалось небо, начиналось море, и все же окружающей синевы не хватало, чтобы затмить его глаза.
Тристан шевельнулся, и тотчас невыносимая боль пронзила его. На мгновение он весь стал болью – и желанием смерти, которая одна заставит эту боль молчать. Но приступ малодушия вскоре прошел. Тристану стало стыдно своих мыслей. Он попытался отвлечься и стал смотреть на облака.
Вот облако золотое, как корона. Корона дяди Марка, его опекуна и короля Корнуолла. Тристан вырос при его дворе… Облако лиловое, как диковинные одежды послов, прибывших, чтобы засвидетельствовать свое уважение его дяде. Тристан попытался вспомнить, из какой страны они были, но мысли путались. Облако красное. Красное, как кровь.
Кровь Морхольта. Он не хотел думать об этом сейчас; и вовсе, может быть, не кровь, а вино, но… «душа приказывает телу, и тело повинуется; душа приказывает самой себе – и ничегошеньки у нее не получается». Так говорил святой отшельник; он умел читать и гадать по звездам, и не было во всем свете человека мудрее его.
Вновь облако. Золотое, золотое… Озабоченное лицо дяди Марка.
– Морхольт прибыл за данью.
Молчание было ему ответом; впрочем, ни на что иное он не рассчитывал. Марк поднял голову и обвел скорбным взглядом лица своих баронов.
– Придется подчиниться, – нехотя вымолвил самый уважаемый из них, Ганелон.
– Иного выхода нет, – поддержал его кто-то.
– Морхольт непобедим, – прошамкал старик Андрет.
– Доколе же… – начал Марк. Гримаса отчаяния исказила его лицо. Он махнул рукой, как бы подтверждая, что спорить не о чем. Тристану показалось, что он увидел у дяди на глазах слезы.
…Из забытья его вывел странный шум. Тристан вздрогнул и зажмурился. Словно тысячи, тысячи игл впиваются в тело… Солнце стояло высоко, и палящие лучи его падали прямо на Тристана. Он хрипло застонал – и вновь услышал тот же негромкий, настойчивый не то шорох, не то шелест. Тристан повернул голову. (Огонь сжигает его изнутри, нестерпимый, неутолимый.) На краю ладьи сидела большая красивая птица – альбатрос – и печально смотрела на изнемогающего витязя.
