Лихолетье. Семьсот лет назад
Солнце чуть поднялось над лесом, скользнуло длинными лучами по облакам, раскрасило купола церкви, погнало утренний туман во мрак сырых заречных чащоб. Проснулось Синеречье для трудов и забот.
И вдруг мирные утренние звуки села накрыл, как тяжелой шапкой, густой, далекий и тревожный набатный гул.
За рекой, над хмурым бором, расползался, потянулся к алым облакам обильный дым большого пожарища.
– Татары! Татары идут! – взвился над селом отчаянный женский крик.
Бросив дела, кинулся сельский люд к церкви; обогнув ее высокую кольчатую ограду, столпился на крутом травянистом откосе, сбегавшем к песчаному берегу Плесны.
– Спас-Темни горят, не иначе, – проговорил кто-то обреченно.
– Оне, братцы, оне, – пробасил, отзываясь, кузнец в блестящем кожаном фартуке и с ремешком на черных, подпаленных местами кудрях. – Сейчас здеся мамайцы будут. – Подкинул в руке тяжкий молот. – Оружайтесь, братцы!
Мужики, парни, отроки бросились за ним в кузню, выхватывали друг у друга мечи, копья, рогатины.
Оставшиеся на откосе видели, как от кромки леса отделились и заспешили к реке свои ратники. Впереди на неровно ступающем коне, сильно кренясь в седле, с рукой, подвязанной к шее, сидел жестоко битый всадник; двое ковыляли по бокам, держась за стремена. Сзади подтягивались пешие мечники – пять ли, шесть ли воинов – все, что осталось от малого дозора в Заречной стороне.
Ратники – посеченные саблями, колотые стрелами, в кровавой пыли – тяжело поднялись на откос.
Верхового сняли с коня, уложили на траву.
– Татары грянули, – тяжело выговорил воевода обступившему люду. – Большим числом… В Темнях мужиков до одного порубили… Иных в избах вживе пожгли… Баб с детишками в полон увели… скот погнали… Скоро здесь будут…
– В церкву, в церкву собирайтесь, православные! – крикнул батюшка – огромный, гривастый, со сверкающим каменьями крестом на цепи тяжелого золота. – Обережет храм Божий от супостата мирных христиан.
– Идут! – завопил мальчишеский голос. – Скачут! Вона – из леса вылились!
По селу засновали, забегали, ровно наседки при клекоте ястреба. Кто в дом, кто из дому. Кто хватает и тут же бросает. Кто свое же брошенное вдруг, вернувшись, подбирает, тащит за собой или на себе…
Бежали к церкви простоволосые женщины. Мчались, прискакивая, босоногие ребятишки. Поспешали, как могли, седые деды.
