Едкий запах жжёной резины, густо сдобренный привкусом
столового уксуса, не зная преград, раскалённой смолой затекал
сквозь безуспешно прикрывающие лицо грязные пальцы, выжигая из
лёгких нормальный воздух. Организм сам, свойственными только ему
способами, старался избавиться от проникающей в него гадости. На
жжение, разом охватившее органы дыхания, он отвечал так как умел –
обильным слюновыделением. Глаза и нос также вовсю старались
вытолкнуть из себя свойственную им влагу. Дополнительную остроту,
охватившим меня ощущениям, придавал проступивший, казалось бы, из
всех пор разом, пот. Стараясь смахнуть его хотя бы с лица, я лишь
глубже загонял солёную жидкость в уголки глаз, окончательно теряя
возможность рассмотреть хоть что-то вокруг себя.
Однако, будь мои глаза и не на «мокром месте», это
вряд ли бы помогло мне рассмотреть что-либо перед собой. Пелена
густого белого тумана, пришедшая со стороны скошенного луга, и
захлестнувшая меня, не позволяла рассмотреть ничего. В этом мареве
даже вытянутые перед собой, дабы не наткнуться на неожиданное
препятствие, руки, теряли свои очертания, превращаясь в призрачные
тени, закручивающие вокруг себя молочные потоки.
Туман не просто нёс с собою влагу, мгновенно
конденсировавшуюся на раскалённой летнем зноем коже. Он имел
резкий, просто отворачивающий голову, запах, от которого любой, не
раздумывая первым делом постарается отгородиться. Он имел вкус –
едкий, кислый, обжигающий нёбо, заставляющий першить горло и
выбивающий слёзы из глаз.
Эта гадость налетела на меня в тот самый момент,
когда я, устав от сбора полевой клубники, отыскав жидкую тень,
прилёг на краю молодой поросли, окружившей овраг, в котором я,
собственно, и обеспечивал вкусовое и витаминное разнообразие
младшей части своей семьи. Мелких из дома ещё попробуй выгони.
Всегда найдут тысячу и одну причину увильнуть от почётной
обязанности помогать по хозяйству. А мне выбирать не приходится, да
и после диких детских воплей, от которых уши в трубочку
сворачиваются, по-настоящему начинаешь ценить тишину. Нет, не ту
что называется «мёртвой», а именно ту что приходит, когда ты
остаёшься один, посреди поля ли, или под густыми кронами леса –
неважно. Я восторгаюсь тишиной наполненной
жизнью.
Но от мирного созерцания покачивающихся надо мною
ветвей, меня отвлекла совсем другая тишина. Уши заложило, резко и
бесповоротно, как будто бы кто-то невидимый одновременно ударил
ладонями по ним. Стрёкот кузнечиков, жужжание пчёл, голоса птиц,
шелест травы на ветру, да и сам ветер – все звуки исчезли в одно
мгновение. Я даже не слышал собственного дыхания, и лишь ритмичные
удары сердца стучали в голове тревожным набатом. Такой тишины не
бывает даже в короткие и редкие мгновения перед грозой, когда
природа замирает, предвосхищая своим молчанием буйство
стихии.
