Перед тем, как войти в жилой модуль, Этвен невольно – и в который раз засмотрелся на закат. Для жителя с Оаллари закат на Шельдо выглядел непривычно, настолько непривычно, что при взгляде на него по коже бежали мурашки странного возбуждения, и душу охватывало предчувствие чего-то неведомого, невозможного, удивительного, и прекрасного, что вскоре должно было с тобой случиться. Небо пылало сочным светло-зеленым цветом, и могучий высотный лес, окружавший стройплощадку колонии, щеголял изумрудными коронами, превращаясь на полчаса перед наступлением полной темноты в неприступное войско, плотно сбитое из суровых древесных великанов. Войско, охраняющее волшебное царство стихийных сил природы, снисходительно взирающих на потуги неких двуногих созданий покорить их для своих примитивных собственнических нужд.
Этвен обладал ярким воображением. Но далеко не всегда эта способность скрашивала тяжелые минуты в его жизни. Напротив, иногда его фантазия так разукрашивала какую-нибудь мелкую неприятность в худшую сторону, что превращала ее в проблему.
Он вздохнул, нехотя повернулся к двери, заученным движением прижимая кодовый ключ к замку, и шагнул внутрь, когда дверь отъехала в сторону.
И все волшебство исчезло. В комнате свет был нормальным, желтым. После зеленого великолепия заката Шельдо он казался просто скучным и убогим. Но, по крайней мере, он был привычным и не подстегивал воображение, не заставлял вырабатывать лишний адреналин и кружиться голову от неосознанных смутных желаний.
Ужин уже закончился, если пару пищевых упаковок на каждого можно назвать приличным ужином, и рейдеры, коротая вечер, просто болтали, о чем придется. Например, о женщинах. Кто и сколько поимел, когда, где и каким способом. Обычная трепотня недалеких людей. Визор на полке никого не интересовал, контейнеры с визодисками, которые к нему прилагались, уже были или просмотрены несчетное количество раз, или настолько стары, что никто не испытывал особого желания смотреть снова. На появление мусорщика никто не обратил внимания. Этвен к этому привык. Его это нисколько не задевало, – представителей его касты никто никогда не замечал. Для окружающих он являлся чем-то вроде одушевленной вещи, которая живет сама по себе, настолько же привычной, как повседневная одежда.
