В саду остро и свежо пахло влажной зеленью, молодой клейкой листвой, цветами и дымом от костра, на котором Денис Аркадьевич сжигал старые ветки после очистки кустов и деревьев. Дача в Мамонтовке осталась от дедушки с бабушкой. Новый хозяин полностью перестроил дом, который получился почти таким же, как и прежний, только гораздо добротнее и комфортабельнее. Дом был с высоким чердаком-мансардой, открытой верандой, камином, удобствами и гаражом в цокольном этаже.
Несколько сосен украшали въезд. Одну, самую большую, пришлось спилить – по старости. Ее крона, некогда пышная, горделиво раскинувшаяся в вышине, засохла и поражала взгляд унылостью и каким-то печальным смирением, всем своим видом напоминая о «неумолимом течении времени».
Денис Аркадьевич то и дело поглядывал на огромный распиленный ствол сосны, лежащий у забора.
– Жалко дерево? – спросил гость, высокий седоватый мужчина.
Его звали Игорь Анатольевич Громов. В прошлом – влиятельный криминальный авторитет Гром, а ныне – весьма преуспевающий, респектабельный бизнесмен, деловой человек, прекрасный семьянин. У Грома пять лет назад родился внук, что неожиданно повлекло за собой несколько важных и неприятных событий, которые, собственно, и свели Игоря Анатольевича с хозяином подмосковной дачи, большим любителем шахмат и собак.
– Мне в этом мире, уважаемый Игорь Анатольевич, ничего жалко быть не может, кроме… напрасно потраченного времени. Скука! Вот мой враг. Только она одна ворует у людей время, подкрадываясь незаметно, словно хорошо обученный профессионал. Эта старая сосна напоминала мне о днях, потраченных напрасно. Вы видели на ее стволе зарубки?
– Нет. – Громов невольно оглянулся, словно пытаясь рассмотреть на распиленном стволе знаки, о которых говорил хозяин, и в очередной раз на себя рассердился.
Ну что он, в самом деле, ведет себя как мальчик? Слушается команд хозяина, почти как его бультерьеры, радостно бегающие по ровной зеленой травке перед домом. Сколько раз он давал себе слово, что будет вести себя независимо и совершенно самостоятельно, и вот… Словно в вежливых, негромких словах Дениса Аркадьевича присутствовал некий непонятный магнетизм, которому невозможно было противостоять. Все происходило как бы само собой, без воли и участия обоих собеседников, как хорошо отрепетированный спектакль, в котором все роли заранее и распределены – причем раз и навсегда.