Возле дома номер семь гражданин Никифоров приостановился.
Он закинул на плечо сельскохозяйственные грабли, которые обычно носил с собой, и оглядел толпу, собравшуюся у ворот. Толпа эта увлекала, притягивала к себе. В ней были мужчины и женщины, которые шептались и выкрикивали.
Если б это была молчаливая мужская толпа, гражданин Никифоров ни секунды бы не задержался, а тут захотелось затесаться в толпу, пошептаться с кем-нибудь, крикнуть свое.
Гражданин затесался с краешку, и сразу же какой-то небритый шепнул ему на ухо:
– И что ж, их прямо в рясе повели?
– Не знаю, – вздрогнул гражданин. Его напугали эти неприятные слова. Слова «ряса» он недопонял, а что такое «повели», сразу догадался.
– Ага, в рясе, – громко сказал верзила без шляпы. – Идут рядышком пять монахов, а руки цепями скованы.
– Вывели из подворотни и – в желтый фургон.
– Чего ты болтаешь! Какой фургон! У них денег полный чемодан!
– Да разве вы не слыхали? В Перловке монахи черные объявились, три мешка золота унесли.
– Какие монахи! Какое золото! У нас монахи только у Кренделя, а у него их всех сперли.
– Кого?
– Монахов! Сперли и в корзинке унесли!
– Да разве они залезут в корзинку?
– Тьфу! – плюнул гражданин Никифоров и подумал про себя: «Не надо было мне сюда затесываться. Тут можно в историю влипнуть». Он сделал шажок в сторону и наткнулся на старушку, пристально его разглядывающую.
– А ну-ка постой, голубок, – сказала старушка, плечом загораживая дорогу. – А не ты ли лазил в буфет? Зачем ты бледнеешь?
Смертельно тут побледнел гражданин Никифоров и побежал со всех ног.
Был синий весенний день, который клонился уже к вечеру.
От асфальта, нагретого солнцем и омытого дворниками, пахло черемухой.
Все окна в нашем доме были распахнуты, и кое-какие жильцы выглядывали во двор. Одно окно во втором этаже было крепко заперто шпингалетами, и оттуда сквозь светлое стекло глядела на улицу пыльная собака Валет.
Из окна на первом этаже, которое сплошь заросло зеленым луком, послышался голос:
– Где моя курица?
– Она висит между дверями, – раздраженно ответили из глубины квартиры.
– Вечно она вешает курицу между дверями, – сказал Крендель. – По-моему, это глупо.
– Еще бы, – ответил я.
Мы стояли посреди двора, под американским кленом, на ветвях которого качался коричневый чулок.
