Было десять минут седьмого, когда негры-рассыльные обошли служебные комнаты Белого дома.
– Он ушел!
Это лаконическое сообщение означало, что президент покинул свой кабинет и кресло на колесах перенесло его на личную половину Белого дома. Вероятно, время, оставшееся до обеда, Рузвельт проведет с сыновьями в бассейне для плавания. Будет плавать, возмещая вынужденную неподвижность на земле. Он держится на воде как рыба и наверняка станет шалить, окуная в воду кого-нибудь из сыновей или подвернувшегося под веселую руку гостя. Отдохнув после обеда, он засядет за свою коллекцию марок или займется распаковкой прибывшей сегодня из Англии посылки с новыми моделями кораблей.
Впрочем, мало кого из чиновников интересовало времяпровождение президента. Услышав знакомый возглас рассыльного, каждый спешил сложить папки и поскорее покинуть стены Белого дома.
С уходом президента деловая жизнь в Белом доме прекращалась.
Она не замирала только в том крыле, где были расположены кабинеты ближайших сотрудников Рузвельта – адъютантов и советников.
В одном из этих кабинетов советник президента Гарри Гопкинс продолжал начавшийся часа два тому назад разговор с главным адвокатом Джона Рокфеллера Младшего. Адвокат был сухощавый сорокапятилетний мужчина с хищным лицом. Такое выражение на лицах американских дельцов вырабатывается годами беспощадной биржевой войны, волчьими законами «делового мира», крючкотворством многолетних тяжб. Тщательно подвитые, торчащие кверху усы а-ля Вильгельм II придавали адвокату еще более неприветливый, заносчивый вид.
Звали этого человека Дин Гудерхем Ачес.
Хотя мистер Ачес и назывался адвокатом Рокфеллера, но по характеру деятельности и широте предоставленных ему полномочий правильнее было бы именовать его министром иностранных дел и юстиции нефтяного короля Соединенных Штатов. Дин Ачес нередко представлял своего патрона, являясь подчас чем-то вроде его второго «я». Это происходило в тех случаях, когда нужно было провести какое-нибудь особенно сложное и грязное дело.
Бывали у Рокфеллера и такие дела, от которых больше пахло кровью, чем нефтью. Обильно разбавленное кровью южноамериканцев, арабов или малайцев «черное золото» нефтяного монарха стало бы багровым, если бы не тонкий адвокатский фильтр. Кровь и грязь оседали в душе Ачеса.
