Давненько мне не приходилось
просыпаться с похмелья на полу в незнакомом помещении и не помня,
что происходило прошлым вечером. Но ностальгии по этому поводу
почему-то не возникло.
Поспешно распахнув окно, я по пояс
высунулся наружу. К счастью, чтобы всего лишь подышать свежим
воздухом, а не извергнуть на улицу содержимое желудка. Сколько же я
вчера выпил, что до сих пор так плохо? При моей-то ускоренной
регенерации.
– Ну и нажрался я вчера...
– Не припомню, чтобы ты вообще что-то
ел, – немедленно возразила Эмма.
Ох уж мне эта разница менталитетов.
Как же трудно со спутниками из другого мира, которые в половине
случаев не понимают смысла твоих высказываний. Я, конечно, стараюсь
пореже использовать идиомы родного языка, чтобы избегать таких
трудностей перевода, но всё же это усложняет ситуацию.
– А там была еда?
– Взгляни на свои сапоги, – фыркнула
титанша. – Ты истоптал половину деликатесов, пока прыгал по столу с
балалайкой.
– Это была лютня! – возразил я.
– Балалайка. Ты сам так вчера
говорил.
– Мало ли, что я вчера говорил.
Считай, что это был никакой не я. А если всё же я, то совершенно
никакой.
– Если ты имеешь в виду, что был пьян
как артель сапожников на праздник, то с этим не поспоришь, –
вступил в разговор Экхард.
Эх, вот только чтения морали в
исполнении его бывшего величества мне и не хватает. Хотя, пусть
продолжает, может, всё же проблююсь.
– Почему мы в каком-то паршивом
трактире, а не во дворце? – перевёл я разговор на более
животрепещущую тему.
– А ты не помнишь, что вчера орал? –
осведомилась Эмма. – «Вставай, проклятьем заклеймённый» и что-то
там ещё.
– Я пел «Интернационал»? Интересно,
почему?
– Понятно, – угрюмо кивнул Экхард. –
Я до последнего надеялся, что это было частью какого-то твоего
плана.
Плана? У меня? Да он, наверное,
шутит. Будь у меня привычка планировать, я бы взял себе прозвание
Стратег, а не Шут.
– Насчёт пения, это ты, конечно, себе
польстил, Джестер, – заметила Эмма. – Ты орал, как страдающая душа
грешника в преисподней, ревел, как кабан, раненый в причинное место
или...
– Ладно, ладно, я уловил мысль.
Каждый мнит себя музыкальным критиком. А что поделать, если у меня
ни слуха, ни голоса, но петь люблю?
– Молчать, – отрезал бывший
король.
– Ты же, вроде, называл себя
менестрелем? – усмехнулась женщина.
