Чаща леса полнилась звуками весенней ночи. Облокотившись на
толстый ствол поваленного дерева, сидела девушка и обнимала
прижатые к груди колени. На её голове в свете звёзд поблёскивала
серебристая лента, скрывающая криво остриженные волосы. Фиолетовая
одежда стала серой в сгущающемся мраке. Сверху тонким слоем влажной
пелены легла роса. Лес погружался во тьму.
— Холодно и страшно, — шептала Фиама, с детства опасаясь
темноты, точнее того, что могло в ней скрываться. Она боялась,
когда не видела, что впереди. Дома, в родной деревне, она могла
спать в темноте и выходить на улицу, но в незнакомом лесу ночью
совершенно одна полукровка поддалась предательскому страху. Всё что
ей оставалось это говорить самой с собой — собственный голос
немного успокаивал.
— Почему так страшно? Так темно. Я даже костёр развести не могу.
И не ела ничего. Вот досада! Ой, — вздрогнула Фиама, ей послышался
шорох. Она набрела на бревно уже в сумерках и села рядом с большой
кочкой. — Что это? Не пугайте меня.
А вдруг это муравьиная кочка? Зря я тут села. Лесные муравьи
ночью спят? Фиама ощупала землю вокруг и подоткнула полу
мантии под зад, остальными она попыталась обернуть ноги, чтобы не
мёрзнуть. Дрожь не прекращалась, и дочь ашуры не знала бил ли её
озноб от холода, от влажности или от страха. Зубы стучали.
— Может, спеть? Да, ну конечно. Надо спеть, — полукровка набрала
в лёгкие побольше воздуха и принялась тихо напевать:
— Лес густой,
Туман глухой,
Вокруг деревья-великаны,
В гнилой траве сплошные ямы.
И я иду, не видя света,
Туда, где нет в конце ответа.
Да уж, отражает мою нынешнюю ситуацию. Идти туда, не знаю
куда, и принести неизвестно что. Фиама поёжилась, растёрла
себя руками и запела другую песню:
— Ночь темна настала.
«Спрячься» — мне она сказала.
Тени выросли в лесах,
Поглотят они всех нас.
Тьма поселится в душе,
Будем мы нести лишь смерть.
Бойся ночи и всегда
Закрывай пред злом глаза.
Фиама посмотрела на ярко светившую лиловым Юнону, рядом с
которой белой искоркой мигала звезда Луна. На юге небо не потемнело
так же сильно, как на севере. На его фоне горы выглядели зловещими
чёрными пиками — зубами, кусавшими этот мир. Дочь ашуры поискала
взглядом парочку звёзд, которые стали бы глазами вселенского
чудовища, и нашла.
Песни не поднимали дух, а лишь усиливали страх перед темнотой, а
буйная фантазия на каждый шорох рисовала страшного монстра. Где-то
ухнула сова и мышки зашелестели прошлогодней опавшей листвой. Что
если это не грызуны, а змеи? Насколько помнила адепт Академии магии
Воздуха, в горах Аэфиса водились щитомордники и гадюки. Фиама
сжалась, посмотрела вокруг и затянула новый мотив:
