Из блокады

Сначала казалось, с этим я легко справлюсь – дело-то не хитрое. Но, едва я увидел собравшуюся на площади толпу, заскреблось, зацарапалось ледяными коготками беспокойство, нехорошие приметы вспомнились.

Понятно, не стоит на каждую примету обращать внимание: одни верные, другие – ни то, ни сё, лишь напрасно смущают. Беда в том, что сразу не разберёшься.

Умные люди в эту ерунду и вовсе не верят, но, заслышав крик банши, любой, даже самый умный, сплюнет через левое плечо, и пальцы в кукиш сложит: мол, чур, меня! Банши – всего-навсего лягушка, большая и вкусная, если хорошо приготовить. Есть у неё маленький недостаток – голосит, будто петли ржавые скрипят, только намного громче. Звук, между прочим, разный бывает. Есть и такой, который человечье ухо не слышит. Как придёт время банши плодиться, начинает она к обычным воплям добавлять этот самый неслышимый звук. Такая жуть пробирает - хочешь, не хочешь, а фигу покажешь.

А когда ящерка на сапог залезет, или кошка дорогу перейдёт, обязательно схватишься за пуговицу, даже если ни в какие приметы не веришь. На всякий случай – мало ли, как обернётся?

Всё пошло не так с самого утра. Судите сами, это нормально, встречать двадцатый день рождения под виселицей? Хорошо, что не с петлёй на шее, потому что когда на шее петля, не до примет уже. А если предстоит кого-то вздёрнуть – возможны разные варианты. У меня варианты имеются, но дело-то нешуточное, оттого и на душе неспокойно.

Степану что? Он к такому привычен. Петли осмотрел, за верёвки подёргал:

– Тут главное – не суетиться. Делай, как я. Понял?

Я кивнул и взял предложенную сигарету. Тревога не исчезла, лишь слегка притупилась. Ощущение пока невнятное, ни к чему конкретно не относящееся, а отмахнуться от него не получается. Проблемы толком и не начались, а в груди уже зародился студеный комок, леденит и острыми краями царапает, предупреждает: жди, скоро будут сюрпризы.

Иногда безобидные события начинают переплетаться хитрыми узорами, неясно, что будет дальше, и чем всё закончится. Скорее всего – ничем. Узоры сами собой расплетутся, и жизнь снова сделается обыкновенной. А может, и не сделается. Или сделается, но совсем другой…

А толпа собралась приличная: граждане зябко ссутулились под тёмными от сырости брезентовыми навесами, одежда намокла, рыжая грязь пристала жирными ломтями к сапогам. Выплюнув окурок в лужу, Степан отошел к выстроившимся редкой шеренгой