ПРОЛОГ
Солнце садилось в лес по тут сторону
речки Ушицы, что долго гналась за Лугой по равнинам и всхолмьям
Малых Прилужан и, настигнув наконец-то, впадала в неё за пять
поприщ до Заливанщина. Расчерченное алыми и серыми облачными
полосами небо предвещало ветреную погоду назавтра, что в зазимце,
самом холодном месяце в здешних краях, никого и не удивляло.
Метели, снегопады, занесенные дороги и насмерть замерзшие путники.
Ни погода, ни природа местных жителей не баловали.
Особенно зимой.
Прорываясь сквозь голые,
раскоряченные ветви деревьев и красные отблески солнца ложились на
снег вперемешку с черными закорючками теней, и тогда заметенная
сугробами отмель становилась похожей на расшитую поневу, какие
носят молодки черного сословия по застянками и фольваркам от Луги
до Стрыпы. Такую да не такую.
Всем известно, знающий человек по
вышивке определит, из каких краев явилась лужичанка на торжище — из
Бехов или Таращи, из Хорова или Крапивни, из Уховецка или из-под
самого стольного Выгова. Кто украшает одежду задорными петухами,
кто елками или маками... Но кресты и громовое колесо вышивали лишь
на погребальных одеяниях. А все потому, что несет их на своей
поневе Мара-Смерть.
Часто ее видели в последний год в
Малых Прилужанах, ой как часто. Все из-за того, что последняя
элекция в стольном граде Выгове привела к большому немирью. И
блуждала по дорогам худая, как сушеная вобла, высоченная, как
церковная колокольня, девка в распоясанной рубахе и черно-красной
расшитой поневе, по трактам и проселкам, по улицам и переулкам,
заглядывала в жилища шляхтичей и черного люда. В правой руке несла
она красный платок — кого мазанет по лицу, тот трех дней не
проживет, найдет гибель то ли от стали, то ли от хвори какой-то.
Иногда врали люди, будто видели рядом с ней невысокого коренастого
шляхтича с седыми вислыми усами и повязкой на глазах, который пел
коломыйки и называл Мару подружкой. Врали, наверное... Как может
человек ходить рядом со смертью? Но находились и такие, кто божился
и клал знамение, что узнали в полубезумном шляхтиче бывшего
подскарбия прилужанского, пана Зджислава Куфара, сгинувшего
бесследно прошлой осенью в застенках столицы. Подобные утверждения
уже совсем на голову не лезли и болтунов окорачивали, когда
тумаками, если разговоры велись в небогатом шинке между селянами,
ремесленниками или купцами, а в иной раз и острой сабелькой, если в
спор встревали благородные шляхтичи, из какого бы конца великой
державы они не вышли.
