© Шульпяков Г., текст, 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
* * *
Одни говорили, что он умер в день, когда ему исполнилось сто лет, другие, что погиб накануне, осматривая печные трубы на дворцовой кухне, третьи сходились, что скончался через месяц в феврале, о чем в архивах Стамбула имелась, пока не исчезла, казенная запись, вот и числа на могильном камне говорили то же, но известняк, дело известное, недолговечен, и дата стерлась раньше, чем ее успели запомнить, и спустя время споры пошли по новой, пока не решили считать, что умер он в возрасте около ста лет – и на том бы делу конец, только в Конье (вечно эта Конья!) объявился полвека спустя дервиш родом из Кайсери, и утверждал этот дервиш в кофейне на базарной площади, что видел его своими глазами, седым, как положено старцу, и незрячим, потому что ослепил себя золотой иглой, которая принадлежала, говорил он, еще великому Бехзаду из Герата, а потом показывал мне в городе мечети и караван-сараи, фонтаны и бани, мосты и беседки, а если вы спросите, как же слепец мог что-то показывать, отвечу: когда художник ослепляет себя иглой, тьма не сразу опускается на мир и он долго различает предметы вокруг, хотя все чаще предпочитает вспоминать мир таким, каким его видел Аллах.
Я приехал в Одессу на поезде и в тот же вечер собирался сесть на паром до Стамбула. Билет заказал в Москве, он лежал в кармане. С вокзала, купив кулек арахиса, отправился в порт.
В Одессе я был однажды, когда мне исполнилось три года. Отец тогда жил с нами, и мы поехали на море все вместе. Помню, на длинной лестнице я уронил мороженое и разревелся. А он купил коробку эскимо и поставил прямо на ступеньки.
От коробки шел пар, отец улыбался.
Вот и все, что запомнилось.
Я шел по широкой улице города, уж не знаю, как она называлась. Между домов застыл, как вода, в аквариуме вечерний воздух, из подворотен тянуло кошатиной и печным дымом.
Шелестела от ветра старая штукатурка.
Обогнув зеленого Дюка, я спустился по лестнице. Портовый зал ожидания пустовал, и даже газированную воду из автомата не отпускали. Окошки касс были закрыты и задернуты шторками.
Сквозь ткань пробивался свет. Я постучал по стеклу. За шторкой послышались смех и скрип фольги. Я спросил, что с моим рейсом, вот билеты. В тишине зашуршали бумаги, потом раздался женский голос: «Билеты на паром не проданы, рейс отменяется».
