Иногда хочется тонуть в море.
Хорошо, если ты водишься на побережье, обнаженную спину которого хлещут плети волн с запахом йода. Которого не видно и не слышно за целлюлитными, угристыми ягодицами, бедрами и коленями гор. Если ты там, где урчит морской желудок и волнуются чайки, тогда дождись нужного цвета – мутного, бутылочного, джинсового – и утопай себе.
Уверенно шагни под воду и познакомься с ольмекским лицом дна, обрамленным муреновой шевелюрой водорослей. Оно никогда не улыбается, потому что из лавы Кара-Дага. Положи ему желание в рапановую раковину уха, а потом оттолкнись от носа босыми истоптанными ногами. Всплывай или не всплывай. Почувствуй тепло подмышками. Если море отзовется, продолжай диалог. До тех пор, пока сверху не погрозит Чертов Палец.
Тонуть до конца не обязательно. Ведь с той стороны гор – работа. Она сидит там волком и скулит на луну, которая и у тебя над головой. Луна так близко, что можно рассмотреть индийское лицо на монете. Её решка постоянно напоминает о плохом – работе. К чему эти мысли на отдыхе? Чем хуже работа, тем лучше платят. И наоборот. Черт знает что!
И ты тонешь, пока не потяжелеет за гайморовой пазухой, пока вода не наступит на лоб. Это значит, что ты глубоко. Так выпусти же пузыри воздуха в воду! Или – возвращайся назад! Тебе решать. Что до меня, то обычно я выныриваю на поверхность. Ведь там ещё греет солнце… До полчетвертого.
***
Когда мы познакомились, повязка Генуэзской крепости была уже на её ноге. На марле крепостных стен – эллинская и османская, русская и немецкая кровь. Её собственная, айвазовская кровь со всеми резусами и факторами стекала по тонким усикам на рукав морского мундира. Дачи и мечети заколками торчали в волнистых песочных волосах. Её носом была башня Константина. Где-то под башней был спрятан армянский ротик. Бездонные гринландские глаза с фонтанами добрых гениев удивленно смотрели на нас.
Её звали Феодосия. На её фоне бушевало море, ветер трепал кроны алых парусов.
За барашковым стадом моря, за лесом алых парусов на нудистском пляже грудился он, поджав ноги, как в поезде. Под музыку джазовых фестивалей он быстро вырос из карадагских одежд. Другой одежды не было, поэтому ему пришлось отрастить волосы по всему телу. Вскоре он стал похожим на Волошина, растамана и черта одновременно. Он боялся смотреть в зеркало, но отдыхающим было плевать. Их не пугал даже Карадагский змей и магнитные аномалии. Они курили, пили и слушали джаз с утра до вечера. А он чувствовал себя посаженным в бутылку из-под коньяка.
