Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима[1]. Провинция Нижняя Мезия. – Вот этого берите! – низкорослый коренастый римлянин показал на Ахвизру.
Позолоченные поножи римлянина были украшены выпуклыми львиными головами.
Трое легионеров подхватили гота и перекинули на носилки. Ахвизра с шипением выпустил воздух, но сдержался, не застонал.
– Эй, вы! – выкрикнул Коршунов. – Не видите, что он ранен!
– Так это ему повезло! – ухмыльнулся один из легионеров.
Остальные загоготали. Но коренастому их веселье не понравилось.
– Поаккуратнее, – недовольно буркнул он. – Скиф должен повиснуть живым, а не дохлым! Взяли и понесли! Следующий – этот! – Коренастый показал на скулди.
Герул тоже был ранен (все они были ранены), но не так серьезно, как Ахвизра, – поэтому связан. Как и Коршунов. Как и все, в ком победители опознали вождей. Алексей подумал: это не так уж плохо. Их и уложили в палатке, а не бросили на голую землю, как остальных, и медицинскую помощь оказали…
При воспоминании об этой «помощи» Алексей невольно поморщился. Его ранили дважды (если не считать царапин) – в бок и в левую ногу. Обе раны римский лекарь зашил и перевязал – без всякой дезинфекции и, разумеется, без наркоза. Только чтобы остановить кровь. А когда опытный в таких делах скулди сказал медику, что надо бы раны прижечь, тот только головой мотнул:
– Не беспокойся, варвар!
– Нас казнят, – сделал вывод скулди.
Это заявление никого из пленных не удивило. Им уже успели сообщить, что взявший их в плен военачальник – настоящий отморозок. Никого не щадит. Ему не нужны ни деньги, ни наемники. Убивает всех. Ходят слухи, дал кому-то из богов обет – прикончить сто тысяч варваров.
Об этом пленным сообщил солдат из охраны, здоровенный светловолосый галл, совсем не похожий на коренного римлянина.
Коршунову не хотелось умирать. Но пощады он просить не будет. Не хватало еще опозориться перед храбрецами-готами. Алексей решил вести себя, как положено вождю. А по местным понятиям вождь обязан быть храбрее и мужественнее тех, кого он ведет в бой. Так что Коршунов держался. Даже не пикнул, когда его штопал лекарь. И всем своим видом показывал, что не боится ни боли, ни смерти.
Но умирать все равно не хотелось. И даже как-то не верилось в собственную смерть. Наверное, так всегда и бывает…
