Высокий молодой человек с тонкими, словно специально поджатыми в злой усмешке губами и выразительными голубыми глазами вышагивал взад-вперед по кабинету. Перед ним, как школьники перед учителем, за длинным-предлинным столом сидели ошарашенного вида господа и дамы. Главным образом, это были господа – немолодые, седые, с проплешинами и животами, выпирающими из-под взмокших сорочек. Из общего ряда выделялись двое статных, пышущих здоровьем молодых мужчин в дорогих, узких по моде, итальянских костюмах. Была еще пара испуганных женщин – красивая высокая брюнетка за сорок с большими черными глазами и маленькая пожилая блондинка с глупым лицом, похожая на упитанную болонку. Кто-то тяжело дышал, кто-то судорожно поправлял сбившийся набок галстук, один из министров вытирал со лба внезапно выступивший пот.
Во главе стола, там, куда непроизвольно уходил взгляд всякого, кто переступал порог губернаторского кабинета, находился большой мрачный человек, отбивавший костяшками волосатых пальцев нечто вроде марша, не исключено что похоронного. Весь вид его говорил, что он здесь главный, и то, что происходит у него в кабинете, происходит только потому, что он этого хочет или еще не решил, когда это должно прекратиться. Этот пожилой альфа-самец был почти лысым – робкие седые всходы едва пробивали целину массивного, лоснящегося в свете ламп черепа. Крепкие плечи, большие руки, мощная челюсть и слегка скошенный набок нос выдавали в нём любителя грубых видов спорта, давным-давно перешедшего в стан болельщиков. Его вытянутые в трубочку губы выражали глубокую задумчивость, а маленькие глазки на ожиревшем лице горели нехорошими огоньками.
Сидельцы по обеим сторонам стола опасливо поглядывали в сторону Лысого как слабые дети в плохой подростковой компании, предчувствующие начало большой драки и сильно жалеющие о том, что не послушали маму и оказались в ненужное время в ненужном месте.
Тонкогубый остановился, заложил обе руки за спину, выдержал паузу и сказал ядовитым тоном:
– Что смотрите?! Активности ноль! Привыкли сидеть за спиной губернатора! Пригрелись! Пришипились! Приклеились попами к креслам! Пора работать, господа!
«Оплеуха» прозвучала с такими неповторимыми интонациями, что каждый из адресатов почувствовал себя мухой, на которую со свистом опускается мухобойка.
