Сегодня один из тех дней, когда кругом тишь, а облака похожи на сахарную вату.
Ной в своей любимой линялой рубашке. Мы стоим у воды, толпа полукругом собралась позади нас. Людей так много, что лица стоящих по краям теряют очертания. Ной улыбается, берет мои руки в свои, и я на минуту забываю о тех, кого мне так не хватает.
О моей маме.
О моем папе.
О моей семье.
Теперь моя семья – Ной.
Лохматый священник, приятель отца Ноя, произносит слово за словом, но я выхватываю только некоторые: «в горе и радости», «навсегда». Ной лезет в карман за кольцами. Прохладный золотой ободок легко скользит по пальцу, но застревает на костяшке. Я улыбаюсь и с силой просовываю палец в кольцо.
Мы смеемся.
Внутренний голос присоединяется шаблонными фразами – я и не думала, что мне когда-нибудь захочется их услышать.
«Мы будем вместе до конца дней».
«Сегодня начинается настоящая жизнь».
«Это только начало».
Фразы повторяются и повторяются, будто какую-то часть меня еще нужно убеждать.
Мы целуемся, и меня словно качает на волнах.
Я вижу нас, босых, соленый морской ветер сплетает пряди наших волос. Вижу, как окружающие хлопают в ладоши, кричат что-то радостное, теснее смыкаются вокруг, будто притянутые магнитом. Вижу всех нас, и люди кажутся мне крохотными фигурками в шаре с метелью, счастливыми, застывшими в стеклянном плену.
Тогда я не знала, что это было не просто началом.
Это было началом конца.
* * * * *
Спустя шесть недель стекло разбито.
Спустя шесть недель Ной мертв.
Утром в день похорон своего мужа ни при каких обстоятельствах не стоит:
A. Мучиться похмельем.
Б. Лежать, завернувшись в спальный мешок, который пахнет леденцами «Веселый фермер».
B. Быть семнадцатилетней.
Г. Всё, перечисленное выше.
Мой телефон разражается перезвоном колокольчиков, от которого я, по идее, должна мирно проснуться. Спросонья тычу в экран, но телефон выскальзывает из моих неловких пальцев и, упав на пол, отлетает куда-то в сторону.
Вылезаю из спального мешка, который отыскала в подвале в коробке. Мешок маленький, для ребенка, и, судя по стойкому запаху леденцов, Ной не пользовался им с того лета, когда ездил в музыкальный лагерь в Нью-Гемпшире. Вообще-то называлось это не «музыкальным лагерем», а как-то круче, что-то вроде «Высокогорная школа по обучению технике импровизации и теории композиции».
