Вечером, едва развели костёр, Стивенс в очередной раз сказал, что они – кретины.
– Три кретина и идиотка, – уточнил Стивенс. – Прости, что помянул в мужском роде, – обернулся он к Доре.
– Ничего, тебе простительно, – Дора извлекла из рюкзака пакет с крупой, придирчиво его осмотрела и принялась отсыпать содержимое в котелок. – Кретинам, знаешь ли, принято прощать.
– Подвязывайте, – Большой Иван лениво поворошил носком сапога хворост в костре. – Знаешь, Билли, в натуре надоело твоё нытьё, – сказал он Стивенсу. – Остогребенело. Мы все здесь знали, на что идём, так? Что будет хреново, знали? Знали. Что можем обломаться и ничего не найти? Тоже знали. И что, если найдём, всё равно можем обломаться, знали. А заодно, что можем здесь и загнуться. Тебя никто не подписывал лететь с нами, так? Ты сам решил.
– Ну, решил, – выпятил подбородок Стивенс. – Я, видимо, сошёл с ума, когда на это согласился. Мы все спятили, когда согласились. Знаете что, давайте возвращаться к кораблю. Унесём отсюда ноги, пока они у нас ещё есть.
Насчёт ног Стивенс нисколько не преувеличивал. Та тварь, которая, вынырнув из-под болотной коряги, лязгнула зубастой пастью в пяти дюймах от его первичных половых признаков, вполне могла ампутировать эти признаки вместе с ногами.
– Тебя никто не держит, сынок, возвращайся, – Старый Рокко прикурил от угольев костра, сплюнул и одарил Стивенса циничной полубандитской ухмылкой. – Всего каких-то пару недель идти. Только прежде, чем идти, оставь нам свою жратву, тебе ведь она не понадобится. Можешь взять однодневный запас, сынок, больше ты всё равно не протянешь.
Экспедицию на Тхукан организовал Рокко. Он же подобрал экипаж, первым членом которого стал Иван – с ним Рокко отбывал десятилетний срок в камере исправительного заведения для особо опасных на Нью-Венере. Поговаривали, что у русского вырезали всю семью в одной из бандитских разборок. Ещё говорили, что у него полдюжины покойников за душой, но доказать в суде не смогли, и отбывал он лишь за нанесение тяжких телесных повреждений в поножовщине. Для команды, впрочем, Большой Иван был незаменим. Рослый, жилистый и крепкий в кости русский отличался, ко всему, удивительной выносливостью, хладнокровием и бесстрашием. Это он в одиночку пёр на себе большую часть пожитков, это он, распластавшись в прыжке, перерубил ребром ладони хребет полутораметровой гадине, сиганувшей из кустов на Дору. И это он, наконец, безропотно таскал чудовищными охапками хворост для костров, ставил на ночь палатку, да и на часах возле неё большую часть ночи стоял он.
