Летописи Белогорья. Ведун. Книга 1.

«…Во времена оны, когда отгремела, откатившись за Северное море, Великая Битва «Огня и Льда», и схлынувшие воды Малого Потопа, отступив в свои прежние берега, оставили посередь Сырой Земли бескрайнюю, кишащую многоразличными гадами, Великую Топь, - тогда Земля возрождалась. Гремя, горы образовались; журча, реки текли; а те человеки, что убереглись в Великую Стужу, да душу свою сберечь не сумели, они тогда собою грязь месили, из грязи взятые в грязь опять возвращаясь. Тогда, охладевая в смрадных болотах, они живой огонь предков с тоской вспоминали, не смея вернуться к преданным отеческим алтарям.

В те поры всеобщего прозябания, оскудела вера в человеках, и уже никто из малых сих не обращал свой взор к небу в молениях к Творцу всего сущего. Тогда эти «двуногие, прямоходящие, лишенные перьев», не разгибая хребта своего, искали себе богов под ногами своими. Так ушло Время Жрецов Белого Бога. Иные из оных осквернились и стали сосудами для падших демонов, положив зачатки поклонения твари вместо Творца, а иные и вовсе так пали, что стали колдунами, чародеями, да некромантами, раздирая на отдельные нити некогда целостную ткань Единого Учения.

Тогда настало Время Воинов, время походов и битв, время шатров, сказаний и песен у костров. Тогда все, некогда единое, было поделено меж воинскими кланами на отдельные уделы для своего кормления также, как голодные волки раздирают тушу убитого кабана, деля ее меж собою. И чем сильнее был зверь, тем больше и жирнее был его кусок.

И не слышал Бог молитв детей своих, ибо тогда люди приклоняли ухо свое не на то, что гласит Бог, а на то, что говорит князь. И было то последнее, много горше первого, ибо были тогда те князи, взяты из грязи …».

(Летопись Белогорья «Сказание об Исходе»).

Ватаман, весь, с ног до головы, перемазанный заговоренной грязью, тряхнул сальными, стоящими дыбом, клочковатыми черно-белыми космами и, словно нежить из ночных кошмаров, плавно, без всплеска скользнул за борт челнока. Со стороны глядя, так могло показаться, что, как будто бы, это черная ночь порвала-изломала-разбросала его на неровные клочки, нелепо застрявшие в густой мякоти тумана так, что он и сам становился то частью тумана, то частью ночи. Смотреть на это было невмочно: в глазах рябило, тело ломала мелкая нервная дрожь, и подводило живот.